Василь Быков - «Подвиг», 1989 № 05 [Антология]

В коридоре за тонкой дверью номера слышались торопливые шаги постояльцев, то и дело переговаривались степенные горничные, однажды ворвался шум, смех и говор компании молодых людей, прислушавшись, Агеев понял, что это приехали спортсмены. Правда, они скоро убрались — на тренировки или в столовую на обед, в гостинице воцарилась тишина, и он, возможно, заснул или забылся, как только немного успокоилось сердце.

Проснулся от непривычной тревожной тишины, раскрыл глаза и не сразу понял, где он. Было совсем темно, за пришторенным окном лежала летняя ночь, в щель возле двери пробивалась тоненькая полоска света от лампочки из коридора. Откуда-то издалека, с дальней окраины поселка доносился едва слышный собачий лай, а вообще было тихо. Потом в этой давящей, душной тиши он уловил прерывистые звуки двигателя, сначала встревожившие его, а потом желанной умиротворенностью легшие на его душу, как только он понял, что это бульдозеры. Они работали и ночью, зарывали карьер — карьер его памяти, ровняли обрывы его тревог, ухабы его заблуждений… Затаив дыхание Агеев вслушался в прерывистый рокот дизелей, и ему стало нестерпимо жалко чего-то, что оставалось в безвозвратном прошлом: может, себя и своей окровавленной молодости, может, давно ушедших из жизни, расстрелянных, погибших, замученных в застенках товарищей. Может, это был плач души по тем, кому не суждено было родиться и продолжить жизнь, но чувство безутешного горя охватило его так сильно, что он беспокойно поднялся, сел на измятой постели и вдруг совершенно непроизвольно заплакал. Он был тут один и мог не сдерживать себя, дать волю слезам, и давящие судороги сотрясали его грузное тело. Он плакал долго и самозабвенно, как это случалось с ним некогда в раннем детстве, о себе и о них, неизмеримых человеческих страданиях, которые, оказывается, ни для кого не проходят бесследно. Наученный жизнью, он уже понимал, что за все надо платить — за хорошее и за плохое, которые так крепко повязаны в этой жизни, но все дело в том, кто платит. Платит, конечно же, тот, кто меньше всего повинен, кто не рассчитывает на выигрыш, кто от рождения обречен давать — в отличие от тех, кто научился лишь брать и взыскивать. В свое время он заплатил ЕЮ и был жестоко наказан, потому что ОНА была послана ему для счастья, а не для искупления.

Когда за пришторенным окном забрезжил ранний рассвет, он встал, поднял свой потяжелевший за ночь рюкзак, простился с сонной дежурной внизу и пошел через сквер к автостанции.

Виктор Алексеевич Пронин

С утра до вечера вопросы…

День начинался в полном смысле слова мерзко. Соседняя котельная то ли от избытка тепла и пара, то ли от недостатка слесарей, начала спозаранку продувать трубы и так окуталась паром, что совсем исчезла из виду. А гул при этом стоял такой, будто где-то рядом набирала высоту эскадрилья реактивных самолетов. Гул продолжался десять минут, пятнадцать — спать было невозможно, и Демин, почувствовав, что уже сам начинает вибрировать в такт гулу, поднялся. Он босиком прошлепал по линолеуму в соседнюю комнату, включил свет и направился к окну, чтобы взглянуть на термометр. Красный столбик заканчивался где-то возле нуля. Жестяной карниз был покрыт мокрым снегом, тяжелые хлопья сползали по стеклу, внизу на асфальте четко отпечатывались редкие следы первых прохожих. Снег, видно, пошел недавно, и был он медленным, влажным, каким-то обреченным, будто знал, что до следующего утра ему никак не продержаться.

Демин открыл форточку, зябко поежился, охваченный холодным, сырым воздухом. Котельная все еще гудела, и Демин смотрел на клубы пара без ненависти или недовольства. Только страдание можно было увидеть на его лице.

— Нет, это никогда не кончится, — беспомощно пробормотал он, отправляясь в ванную бриться.

— Пельмени в холодильнике, — не открывая глаз, сонно пробормотала жена.

— Ха! В холодильнике… Не в гардеробе же…

— И посади Анку на горшок. А то будет горе и беда.

— Посажу, не привыкать са-жать-то…

Нет, день все-таки начался по-дурацки. Усаживая дочку на горшок, Демин забыл снять с нее штанишки, а когда спохватился, было уже поздно. Сделав нехитрые свои дела, она спала прямо на горшке. А потом он вставил в станочек новое лезвие и, конечно, порезался, обжегся бульоном, когда ел пельмени, и, спускаясь по лестнице, водил языком по нёбу, пытаясь оторвать обожженную кожицу.

На улице Демин облегченно вздохнул — котельная наконец-то угомонилась, и наступила такая тишина, что он услышал шлепанье капель с крыши дома, гул электрички в двух километрах и даже собственное дыхание. До станции решил идти пешком, но не успел сделать и нескольких шагов, как грохочущий, еще издали ставший ненавистным грузовик обдал его грязным снежным месивом. Демин даже не чертыхнулся. Он успокоился.

— Все понятно, — пробормотал он вслух. — Намек понял. Что-то будет… Благодарю за предупреждение.

Шагая к станции, он думал о том, как сядет в вагон электрички у окна и будет смотреть на медленно светлеющее небо, на грузные от мокрого снега ели, на черные контуры редких изб с тускло светящимися маленькими окнами, замечать, как по мере приближения к Москве огней становится все больше и они сливаются в большое, светящееся зарево.

На перроне ему повезло — двери вагона распахнулись прямо перед ним. Демин быстро вошел и сел на свободное место у окна. Даже здесь, в несущемся поезде, чувствовался запах тающего снега, мокрой коры деревьев и многих других неуловимых вещей, которые твердо обещали — скоро тепло. Нз полумрака вагона были видны поля, перелески, дороги с ожидающими машинами на переездах, а потом, когда электричка въехала в Москву, Демин с грустью рассматривал мокнущих на платформах людей, окна в просыпающихся домах, тусклые отражения фар на дорогах, железнодорожных переездах, автобусных остановках.

Подходя к управлению, он сразу понял, что пришел первым — окна маленьких кабинетиков следователей были еще темные» Светилось лишь окно начальника следственного отдела.

— Чего это он? — вслух спросил себя Демин, — Тоже котельная разбудила? — Он усмехнулся, но возникшая настороженность не прошла. Открывая тяжелую дверь, он остро ощутил и холод мокрой металлической ручки, и то, что она болталась на проржавевших шурупах, увидел, что лампочка на площадке явно мала, перила — разболтаны, хотя поправить — минутное, копеечное дело.

— Привет! — буркнул Демин, проходя мимо дежурного, — тот за большим витринным стеклом неслышно разговаривал с кем-то по телефону.

— Погоди! — крикнул дежурный, — Срочно к начальнику следственного отдела.

— На кой?

— Не будешь так рано на работу приходить!

— Раздеться-то я могу?

— Ни к чему, наверно!

— Даже так… — Демин озабоченно ссутулился и, сунув руки в карманы намокшего плаща, медленно зашагал по длинному узкому коридору, с сожалением прошел мимо своего кабинета, искоса глянув на номерок, приколоченный к двери. Нулевой день, подумал он, это уж точно. Где-то он читал, что у каждого через какое-то время наступает этот самый нулевой день — человек вроде впадает в заторможенное состояние, повсюду опаздывает, везде ему не везет, и все у него невпопад. Писали, что в какой-то японской компании даже высчитали нулевые дни всех служащих и вручают им в эти дни любезные предупреждения — так, мол, и так, дорогой, сегодня будь осторожен, чтобы не попасть под машину, не поссориться с друзьями, не разругаться с женой. Точно, у меня сегодня нулевой день, удовлетворенно подумал Демин и решительно постучал в кабинет Рожнова.

— Давай, входи, кто там есть? — начальник был лыс, толстоват и добродушен. — Ну, Демин, никак не думал, что ты сегодня первым придешь!

— Нулевой день, Иван Константинович. — Демин вздохнул и, не раздеваясь, сел к теплой батарее.

— Глупости, — Рожнов широко махнул крупной, мясистой ладонью. — Какой, к черту, нулевой день! Работа есть работа. Й дух наш молод, а?

— Молод, — уныло согласился Демин и вытер ладонью Мокрое от растаявшего снега лицо. — Что там случилось-то?

— А! — небрежно обронил Рожнов. — Девушка из окна вывалилась. «Скорая» увезла. По дороге скончалась.

— Девушка?

— Ну не «скорая» же! Вот адрес… Звали ее Наташа Селиванова.

— Тоже, видно, нулевой день… Как же она вывалилась-то? На улице не лето…

— Участковый был на месте происшествия через несколько минут. В квартире, где она жила, еще ничего не знали. Не перебивай! Да, ничего не знали или делали вид, что ничего не знали. Квартира коммунальная. Три хозяина. Ее комната была заперта.

— Изнутри?

— Да. Изнутри. Подняли остальных жильцов, привлекли в качестве понятых, взломали дверь… Окно распахнуто, в комнате холод, на подоконнике снег и все такое прочее.